[the-saya]

не знаю, как так вышло, раньше такого не бывало, но Оливия со мной заговорила. без какой-то охоты пока что, сжато, скупо. но и на том спасибо.

Торфан

Торфан
Торфан, Торфан, Торфан...
С тех пор как я ступила на борт Нормандии, не прошло и дня, чтобы кто-то, салютуя или пожимая мне руку, не вспомнил про Торфан. Торфан шёл впереди меня, Торфан окружал меня зоной метрового отчуждения, в радиусе действия которой замолкали звуки, стирались эмоции и сползала улыбка с лица.

Торфан
Для них он был пустым звуком, сухой статистикой, сводкой новостей, разделом учебника "Новейшей Истории Человечества". Для меня он был местом второго рождения, кровавым крещением, пронзительной болью и истошным криком, сдавливающим горло.

Идите вы к чёрту, со своим Торфаном.

Дженкинс

Дженкинс
Я никогда не желала ему смерти. Хронического ларингита, возможно. Немоты. Но точно не смерти.

Дженкинс был рыжим, нескладным и до чертиков самодовольным. До знакомства с ним я и представить себе не могла, что кто-то может так много разговаривать. Балабол, каких мало. Стоило ему открыть рот, как я уже мечтала о моменте, когда он заткнётся. Порой хотелось запихнуть ему в глотку кулак и вырвать голосовые связки, лишь бы прервать поток унылой и скучной болтовни...

Там, на Иден Прайме, я видела, как он грохнулся на землю и захрипел в предсмертной агонии. В тот момент я не отдавала себе отчета, что потеряла бойца, только выжала на максимум щиты и перекатилась за первый попавшийся булыжник. Даже когда разведдроны взорвались, и периметр был зачищен, я не чувствовала ничего, кроме распирающего конечности жара. Случившееся дальше помню урывками. Короткими, дерганными, как стробоскоп. Я не думала о Дженкинсе все оставшееся время. Забыла про него, как если бы никогда и не знала.

Уже потом, на твердой койке лазарета, вcпоминая стеклянные глаза, розовую пену у рта и поникший голос Кайдена, я поняла, какой давящей может оказаться, долгожданная тишина.

Цитадель

Цитадель
Угловатые шпили небоскребов, серая, подернутая дымкой фальшивых облаков, голограмма неба над головой и назойливый шум аэрокаров. До сходства с городом, в котором я родилась и выросла, не хватало только перевернутых мусорных баков и разрисованных граффити стен.

Мне не пришлось называть своё звание или имя, не пришлось описывать цели визита. Здесь и так все знали, кто я такая и чем занимаюсь. Прямо как на улицах и в полицейских участках родного мегаполиса. Но никто не застёгивал на моих запястьях наручники и не отбивал почки в сырой подворотне, никто не заламывал за спину руки и не светил белой лампой в лицо. Бандитские рожи, разборки и стрельба - все казалось мне таким знакомым и понятным, только теперь я стояла по другую сторону баррикады. Теперь пистолет был в моей руке, а правосудие - на моей стороне.

По правде говоря, ещё ни в одном уголке космоса, где я успела побывать, я не чувствовала себя уютнее, чем на Цитадели. Ещё нигде мне не дышалось свободнее.

Дом, милый дом.

Андерсон

Андерсон
Капитан устал от службы, от людей и от самого себя. Я читала это по его обреченным глазам. Печальным и кротким, как у старой тягловой лошади, которую, стоит ей споткнуться, тут же отправят на бойню. Ни Совет, ни Альянс не баловали его подачками. Все чего-то требовали, все куда-то гнали. Никто не подставлял дружеского плеча, зато каждый норовил взобраться на крепкую шею и, свесив ноги, пришпорить.

Вперёд, Андерсон! Барьер, Андерсон!

Иногда мне кажется, что Дэвид считал меня своей темной половиной. Этаким мистером Хайдом, плохим полицейским, быть которым не решался сам, ввиду особенностей характера и завышенного чувства справедливости. Может поэтому он позволял мне своевольничать, рыть землю копытом, бить лица прикладом? Я не стеснялась крыть политиков матом, отказывать в помощи и обвинять в идиотизме. Порой, конечно, он одергивал меня: "Смотри, Оливия, это та грань, которую не стоит переступать". И я прислушивалась, послушно опускала пистолет. Ради общего блага, сцепив зубы, подставляла щеки для щедрых пощечин.

Посадить бы его за стол переговоров вместо этого подонка Удины. Дать бы в руки бразды - пусть управляет. Он же видит, как лучше. Но я знаю, что больше Удины, больше шайки лицемеров Совета, он ненавидит только письменный стол и бумажки. И из тысячи судеб, не выбрал бы другую.



тож самое на фикбуке.